«Правда дороже миражей»: о чем говорит зрителю второй сезон сериала «Одни из нас»

Вчера на HBO вышла финальная серия «Одних из нас» — постапокалиптического триллера шоураннеров Крэйга Мэйзина и Нила Дракманна, основанного на компьютерной игре The Last of Us. О разрушительной силе лжи как лейтмотиве свежих серий проекта по просьбе BURO. размышляет Ная Гусева, киножурналист, автор телеграм-канала «кабинет доктора хали-гали» и ведущая подкаста «Кабинет Босфора».

Несмотря на популярность игры «Одни из нас», новость об экранизации не для всех была радостной. Начиная с первого сезона, фанаты находили к чему придраться — нападки на Беллу Рэмзи в главной роли наполняют интернет до сих пор. Однако второй сезон породил еще больше споров, ведь сюжет больше концентрируется на разрушении внутреннего мира героев, нежели на разложении внешнего. Чтобы включиться в дискурс о том, почему второй сезон не оправдал ожиданий, стоит вспомнить основной сюжет — осторожно, спойлеры!

Кадры из сериала «Одни из нас»

Сериал «Одни из нас» начинается не с апокалипсиса, а с игнорирования ученых: в 1968 году миколог предостерегает, что повышение температуры планеты приведет к мутации грибов, в результате чего микроорганизмы станут угрозой. Когда в 2003-м грибок выходит из-под контроля, мир погружается в хаос и за считанные дни опоры цивилизации — фермерские плантации, университеты, даже стены карантинных зон — рушатся. В эпицентре этого краха — Джоэл (Педро Паскаль), потерявший дочь в первые часы эпидемии и ставший циничным контрабандистом: ему поручают сопроводить юную Элли (Белла Рэмзи), чья кровь способна содержать ключ к спасению человечества. Их путь от выжженного огнем Бостона к затерянным под снегом прериям — это не только смертельная борьба с зараженными и бандами мародеров, но и зарождение необычного, почти семейного союза двух одиночек. Финал первого сезона шокирует решением Джоэла пожертвовать надеждой на вакцину ради личного благополучия — поступок, который оборачивается катастрофой доверия. Второй сезон разворачивает эту трагедию до предела: Джоэл и Элли успели обрести хрупкий уголок в Джексоне, но цена этого спокойствия — возвращение кармы в лице Эбби, дочери убитого хирурга, и возрождающегося цикла насилия.

Кадр из сериала «Одни из нас»

В конце первого сезона мы попрощались с героями после того, как Джоэл лишил человечество надежды на вакцину. Моральный выбор сделан: теперь градус насилия будет повышаться. По крайней мере, так думали зрители и фанаты. Однако второй сезон решает пойти от обратного: на Джоэла обрушивается неизбежное наказание, пока утопическое сообщество Джексона противостоит орде грибоголовых, — экзистенциализм берет верх над экшеном. Сериал ставит перед нами простой, но болезненный вопрос: может ли месть действительно вернуть утраченное или она лишь множит травмы? Элли находит в жестокости отражение тех, против кого она выступает, а Эбби (Кейтлин Дивер) обнаруживает, что расплата не приносит облегчения — только новую порцию одиночества и опустошения. В психологическом смысле Эбби — это юнговская Тень Джоэла и Элли, в которой зеркалятся их собственные поступки. Для Джоэла героиня Дивер — живая расплата: его прошлое насилие вынуждает взглянуть на себя глазами тех, чью жизнь он разрушил. Для Элли же — альтернативное проявление подавленной ярости.

Кадры из сериала «Одни из нас»

Второй сезон показывает не драматическую кульминацию в традиционном смысле, а, скорее, непрекращающийся распад: у героев нет легкого выхода и каждая победа над противником оборачивается еще одним рубежом боли. Поп-культурные и социальные рассуждения о том, как вести себя в постапокалипсисе — создавать новую жизнь и беречь былую, — рушатся о человеческую природу. Цикл насилия, который разворачивается во втором сезоне, ощутим как палка о двух концах: каждый акт возмездия отзывается новой волной произвола, и герои, вместо того чтобы найти утешение в собственной правде, только глубже погружаются в бездну. Элли и Эбби уже не просто противники — они отражение друг друга, связаны невидимыми нитями обид и потерь. И здесь нет места героическому триумфу: их победы оборачиваются тягой к новой расплате.

Кадры из сериала «Одни из нас»

Городок Джексон, утопический остров спасения, предстает как живой социальный эксперимент, в котором ежедневно проверяются на прочность слова «мы» и «они». Здесь фермеры возделывают поля, строители возводят новые дома, а в школьных классах звучит детский смех — все это символы vita activa (деятельной жизни), о которых писала Ханна Арендт: труд и творчество создают мир. Но когда к воротам подходят беженцы, за благородной речью о взаимопомощи проглядывает страх нехватки ресурсов, а за призывом «Сначала свои!» прячется риск затворничества. Диалоги между Марией (Рутина Уэсли), защищающей открытую политику, и Джоэлом, желающим сохранить «чистоту» Джексона, превращают утопию в арену политического действия: именно здесь, в столкновении взглядов, раскрывается истинное лицо сообщества. Решение принять чужих становится не столько моральным жестом, сколько декларацией верности идеалу человечности — или же, наоборот, последним рубежом перед погружением в изоляцию, где стены защищают от внешнего мира, но не от собственных страхов. Первая же серия второго сезона показывает не просто страх перед физическим заражением, но и глубокий культурный ужас перед «чужими» — будь то беженцы у ворот Джексона или любые малоизвестные инакомыслящие.

Кадры из сериала «Одни из нас»

Военные посты на подъезде, настороженные взгляды патрульных и негласное мнение, что любой изможденный путник может нести заразу или посеять смуту, точно повторяют давние ксенофобские стереотипы о мигрантах как «переносчиках болезней». Ирония в том, что настоящая угроза прячется глубже — в заброшенных трубах поселения, где кордицепс разрастается так же неохотно, как и невысказанные страхи его жителей. Отказываясь пустить в общину людей в беде, Джексон лишь сузил собственное видение мира: его моральный иммунитет оказался слабее, чем физический. У Ханны Арендт это называлось «правом на права»: лишенные защиты беженцы остаются без гражданства и без человеческого достоинства. Закрывшись в своих стенах, Джексон временно отделится от угрозы, но рискует утратить саму основу своей общности — способность признавать в «других» себе подобных.

Кадры из сериала «Одни из нас»

Мир распался на кланы, каждый со своими правилами выживания. «Цикады» когда-то представляли надежду на восстановление доктринального порядка — но теперь это мертвая организация, сожженная внутренними разногласиями и предательствами. «Волки» выбрали открытый террор: их гнев и агрессия напоминают о том, как быстро надежда может превратиться в хаос, когда отсутствует общее будущее. «Серафиты» же — религиозные фанатики, они скрываются в лесах и караулят на дорогах — служат крайней точкой культурного отчуждения: их культ дисциплины и жесткой иерархии подчеркивает разрыв между людьми, способными объединиться ради общего блага, и теми, кто предпочитает закрыться в собственном догматическом мире. Эти группировки иллюстрируют, насколько хрупким может быть единство: когда страх и горечь потерь берут верх, общие ценности рассыпаются под давлением жажды власти, мести или религиозной исключительности. Каждый из этих миражей порядка — будь то идеал «Цикад», порядок «Волков» или святая иерархия «Серафитов» — указывает на ту же проблему, что и непробиваемые стены Джексона: без доверия и готовности признать в «чужом» своего брата любое общество обречено на распад.

Кадры из сериала «Одни из нас»

Как и игра, сериал поддерживает ключевую истину мироздания: любое разрушение начинается со лжи. Джоэл сознательно утаил от Элли правду о «Цикадах» и о том, что ее жертва могла бы спасти мир, — он сказал, что лекарства не осталось, чтобы избавить ее от чувства вины и обрести «нормальную» жизнь. Элли, в свою очередь, скрывает от Джоэла свой новый укус и не признается, что не верит его словам, чтобы не разрушить тот хрупкий мир доверия, что они еще хранят. Даже в Джексоне — за вежливыми улыбками и официальными брифингами — многие предпочитают не говорить о реальных потерях или об истинном положении беженцев у ворот. Благодаря этим обманам персонажи выигрывают время и защищают себя от боли, но каждый из них платит за иллюзию — утраченным доверием и внутренним разладом. Как говорил Камю, человек по сути живет в абсурдном мире, и выбор между горькой правдой и сладкими заблуждениями — едва ли не главный экзистенциальный крест. Джоэл выбрал иллюзию, чтобы подарить Элли шанс на нормальную жизнь, но заплатил разрывом доверия. А ведь именно это чувство — вера в искренность и понимание — было тем, что держало их вместе в безумии опустошенного мира. «Одни из нас» напоминают: в условиях постоянной борьбы правда стоит дороже бережно скроенных миражей, потому что только осознанная реальность, даже если она режет до костей, позволяет героям обрести свободу выбора и построить искренний союз, достойный называться человеческим.